Любовь и магия-2 (сборник) - Страница 66

Мать поняла только одно: сын уехал в Венецию, чтобы покончить с собой, бросившись в канал.

Две недели безутешные родители прочесывали вместе с друзьями и коллегами по цеху все воды острова. Но тела своего мальчика так и не нашли.

Синьор Фантуччи слушал похоронную проповедь падре со склоненной головой. А перед глазами у него так и плясали неровные строчки, последние строчки его сына, оставленные ему и деду на прощание.

«Она простила нас, расторгла контракт и отпустила меня, предупредив, что я буду страдать от неразделенной к ней любви. Она говорила, что мои дети и внуки будут свободны от проклятия. Но я не могу, я не хочу без нее. Прости, папа. Наверное, это и есть проклятие. Не ищите меня».

Плечи старого синьора дрогнули, он закрыл глаза рукой.

Поздний летний вечер застал американскую парочку на середине моста через очередной венецианский канал.

– Боже! Сколько же тут этих мостов, – пробормотала Глория.

– Посмотри туда, – одернул ее Билл.

В десятке метров от них медленно плыла гондола. Бирюзовая, как воды лагуны, обитая синим бархатом. На носу в золоченых креслах полулежала прекрасная женщина в белом шелковом платье. Нежнейшая белая кожа, сияющие глаза цвета моря. В руках ее была золотая маска, и волосы горели на солнце, будто рыжее пламя. На корме гондолы с длинным веслом стоял гондольер. Высокий, стройный, темноволосый, в рубахе, расстегнутой на мощной груди. Паоло пел. Его голос, казалось, поднимался к самому небу, вверяя ему нежнейшую из песен. Песню любви…

Никогда бы не подумала (Ольга Сидоренко)

Она никогда бы не подумала, что волынка может звучать так хорошо. И что человек с волынкой может так хорошо смотреться.

Музыкант напоминал озорного эльфа. Невысокий, худой, светлые волосы забраны в хвост. Впечатление усилилось, когда он подмигнул ей со сцены. Мира глазела на него чуть ли не с открытым ртом. Незатейливый рил в его исполнении заставлял ноги плясать, баллады вышибали слезу, он играл так легко и увлеченно, как будто родился и вырос с волынкой в руках.

«Хорош, зараза… – думала Мира, емко охватывая одним словом и исполнение, и симпатичную внешность. – Все-таки в музыке есть магия. Точнее, некоторым удается ее сотворить. Иначе почему одних слушаешь спокойно, а с другими забываешь все на свете…»

На концерт она попала случайно: шла вечером с курсов, увидела афишу, решила развеяться. Не очень представляя себе, что такое средневековый фолк, Мира предусмотрительно начала развеивание с кружки пива, но фолк и без выпивки оправдал все возложенные на него ожидания. Мелодия захватила ее, ритм отбивался уже где-то в сердце, а алкоголь добавил остроты в восприятие прекрасного. Длинная юбка оказалась удивительно к месту, браслеты позвякивали в такт, а светловолосый волынщик смотрел на Миру со сцены и, кажется, играл только для нее. Музыка погружала все дальше в глубь веков. Мирино воображение уже видело не маленький рок-клуб с незатейливым названием «Паб», а средневековый трактир, не сцену, а наспех сбитый дощатый помост, рядом плясали не в джинсах, а в тканых штанах и рубашках, наподобие тех, что были на музыканте.

Волынщик старался, все больше убыстрял ритм, сердце уже не успевало. Мирины ноги сами по себе отбивали такт, тоже все быстрее и быстрее. Музыкант смотрел на нее неотрывно. «Мы сейчас умрем, – подумала Мира. – Этот темп невозможно выдержать, еще немного и…»

Светильники на стенах на миг погасли и загорелись вновь, почему-то более мягким, теплым и тусклым светом. Помещение внезапно наполнилось запахами жареного лука, пива и чего-то смутно знакомого из детства. «Это запах свежескошенного сена, – вспомнила Мира. – Но откуда?» Волынка издала последнюю высокую ноту и замолкла. Вокруг раздались одобряющие крики, свист и бурное хлопанье. Музыкант перевел дыхание и, наконец оторвав глаза от Миры, взглянул на зал. И застыл.

Мира, будто очнувшись, огляделась и почувствовала, что эмоциональный всплеск не прошел даром – она спятила. Знакомого бара вокруг и в помине не было. А был какой-то захудалый трактир, дощатая сцена, свечи и толпа… эээ… крестьян? Мужчины в тканой одежде, женщины в длинных вышитых платьях… «Куда я попала?!»

– Эй, а цыганка здесь что делает? – пробасили над ее головой. Мира с ужасом обнаружила, что на нее смотрят и смотрят неодобрительно.

– Это я, что ли, цыганка? – спросила она возвышающегося над ней громадного бородатого мужика.

– Знамо дело, – прогудел тот. – А цыган мы здесь не любим.

Мира не имела с цыганами ничего общего, просто была темноволоса и кареглаза, видимо, длинная юбка и браслеты добавили к образу нужных черт. Она открыла было рот, чтобы возразить, но по выражению лиц окружающих поняла, что возражения бессмысленны и дело пахнет жареным.

– Э, полегче, добрые люди, она со мной, – мягко прозвучал рядом голос, и на талию уверенно легла чья-то рука. Мира вздрогнула, повернулась и оказалась нос к носу с волынщиком. Он расслабленно улыбался, но взгляд его был серьезным. Мира хотела что-то сказать, но пальцы на талии сжали ее крепче, а музыкант чуть слышно произнес: – Молчи.

И Мира вдруг расслабилась и решила не грести против течения. Она с ним? Хорошо, почему нет…

Только что агрессивно настроенная толпа тоже перестала ершиться и смотреть настороженно.

– Что ж ты сразу не сказал, Дэй, – уже добродушно проворчал тот же бородатый мужик. – Раньше ж ты один был, откуда бы нам знать…

– А теперь вдвоем, – отрезал парень, прекращая обсуждение. – Так, в концерте перерыв, музыканту нужно промочить горло.